История эта возможно будет поучительной для людей, не верящих в иррациональное, происходящее в жизни. Отвергающих всякую эзотерику и прочую, как нам кажется, ерунду. Но странные вещи, понятное дело, случаются, независимо от того, хотим ли мы этого, и как мы их воспринимаем, заставляя нас усомниться в некоторых вещах. Признаюсь честно, что к таким явлениям, я относился с большой иронией и с определённой долей недоверия, хотя неоднократно испытывал чувства страха, если не ужаса в довольно странных ситуациях. Но удивительные события, которые произошли в нашей жизни в этом году, даже для меня, человека, не относящегося серьёзно к астральным календарям, гороскопами и прочими восточным предсказаниям показались вполне правдоподобными, или, по крайней мере, заслуживающими, что бы поставить их в ряд необыкновенных, почти волшебных. Конечно, не обязательно, что это может коснуться каждого. Во всём есть какая-то избирательность. В волшебную палочку я не верю и, не всё необыкновенное может быть обыденным. В противном случае и удивляться было бы не чему. Но жизнь, тем и удивительна, что умеет делать сюрпризы. Если и существует скука, то, как мне кажется, создаётся она скучными людьми, которые сами же на неё и жалуются.

Уставшие от городской жизни, мы с женой, Екатериной Сергеевной, окончательно переехали в свой деревенский дом. И первое, что нам показалось, совершенно необходимым, построили курятник и, посетив ближайший колхозный рынок под Серпуховом, торжественно запустили туда десяток кур. Обычных несушек, которым, может и было по куриным меркам, сто лет в обед, но неопытность горожан простительное начинание. Так или иначе, но на завтраки могли себе иногда позволить ароматную яичницу, которая сильно отличалась от приготовленной из покупных, магазинных яиц. Куры, как я заметил — всегда первый шаг, пройденный легко и с удовольствием, открывает дорогу к полноценному, деревенскому хозяйству. Дальше, кто на что горазд. Благо, что только птичьего разнообразия у нас через край. Но, как правило, куры это для кого-то остановка, а для кого-то только начало.

В нашем хозяйстве появились две лошади, исполнившие детские мечты и наполнившие жизнь новыми удовольствиями: общение с такими прекрасными животными и ежедневные прогулки по окрестностям. Две собаки, усердные в охране и большие любители проиграться. Две кошки, которым и большой дом, и участок оказался слишком маленьким, что бы мирно уживаться вместе. Цесарки, разрывающие вечернюю тишину своими позывными. Индюшка, готовая высиживать под своим большим и тёплым телом любые яйца – от куриных — до гусиных. И перепуганные насмерть кролики, живущие в затворничестве и готовые к побегу в любую минуту.

Пока мы обживались после переезда, утопая в заботах, не заметили, как пустевшая, с наступавшей осенью, многие годы, деревня, вдруг ожила. Появились дороги вместо глубоких колей, а зимой усердный тракторист-Андрюха, чистил их получше городских. После проходов его трактора, приспособленного для уборки снега, мы еще долго чувствовали едкий запах солярки, висящий в морозном воздухе. Но свежесть возвращалась, а гулять по вечерам по расчищенным улочкам было приятно. Ночь перестала быть глухой и безлюдной. Так мы завели знакомство с новыми соседями, поселившимися в дальнем конце деревни.

Леонид Федорович человек с масштабом. Руководивший долгое время крупным предприятием, уйдя на покой, по мелочам размениваться не стал. Как ни старалась его супруга Елена Николаевна сдерживать масштабные  порывы, все напрасно.  Овчарня, так овчарня… Курятник, так курятник… и так во всём. Другое дело, что потребить результаты своего хозяйства он и его большая семья не могли, то он щедро угощал соседей и друзей излишками. Узнав про то, что у него можно брать козье молоко, мы стали, время от времени заходить за баночкой парного козьего молока, после чашки которого, на ночь, я спал крепко и спокойно, как дитя. Зимняя деревня погружалась в затворничество. Домашние дела, до которых не хватало времени скоротечным летом, затягивали. Морозы, заставлявшие напяливать на себя горы тёплой, тяжёлой одежды, да ещё и дни, один короче другого, сбивали с толку. Не успеешь проснуться, как снова темнеет. И эта холодная тихая темнота за окнами умеет нагнать тоску и лень, от которой к весне не остаётся и следа.

Зайдя за молоком, мы стали задерживаться и засиживались иногда подолгу. Иногда за чашкой чая, а когда и за рюмкой крепкой чачи, присланной с далёкой Осетии с оказией. Так простое знакомство переросло в дружеские отношения. За молоко, соседи денег не брали наотрез. Поэтому каждый раз перед визитом мы собирали, чего ни будь, со своего хозяйства. Летом цесариные или фазаньи яйца, зимой засолки из подвала от которых ломились полки.

Как то весной, Леонидовские козы словно взбесились и народили столько козлят, что он озадачился количеством. Что не окот, так три головы. Кое-как, продержав их до весны, в очередной визит, не дав нам опомниться, как погрузил Федоровичевский работник нам в багажник пикапа двух козлят.

— Леонид Фёдорович! Что мне с ними делать?- поинтересовался я.

— Что, что… Зарежешь осенью… Козлятинка тебе не баранина. Или дам тебе козу, своё молоко будет! — невозмутимо ответил сосед, закуривая тонкую, как соломинка, сигаретку.

Припирались, как могли, но подарок пришлось принять. Так в нашем хозяйстве появились два козлёнка. Только потом я понял, что случайности в этом не было. И приплод такой в канун «Года Козла» не был случайным. Вообще, давно заметил, что в жизни случайностей не бывает, а если и бывает, то очень редко и то, на эту случайность обязательно найдётся своё не случайное совпадение. Понятное дело, что и простых совпадений не бывает.

Один козлёнок был совершенно обычным. Таким, каких часто можно видеть привязанными к колышкам на лужайках рядом с домом. Другой, помладше, был красавец. Статный и игривый до озорства, имел от природы красивый окрас. С головы до пояса, черный, от пояса до кончиков копыт чисто-белый. Два мощных рога, угрожающе, как две боевые пики торчали из черепушки. Он ловко взбирался на самую вершину дровяника, легко перескакивал через наши оградки, за которые даже куры не перелетали, и мы лишь по жалобному блеянию братца, понимали, что «черно-белый», где-то на участке или, хуже того, в огороде. Изгнанный с руганью и угрозами, он, как ни в чём не бывало, перемахивал через забор и послушно уходил к себе. Стоило нам отвернуться, как жалобное блеяние предательски оповещало, что этот чертёнок вновь нарушил границы.

Когда осенью вопрос встал о том, что с ними делать, Екатерина Сергеевна, предложила оставить обоих. Но я возразил: «Наступающий Год-Козла, а не Год козлов!» Аргумент, хоть и не охотно, но был принят.

Долго не спорили и оставили «чёрно-белого», срока пребывания не уточнили. Ещё было строго- настрого оговорено, что у козла не будет имени, и он будет просто «козлом».

Выпив шампанского за наступивший Новый год, мы по традиции отправились на конюшню поздравить лошадей, неся на угощение ведро нарезанной морковки и яблок. Наглый козёл первым подошёл к новогоднему подарку, растопырив свои рога так, что лошади, опасаясь наколоться на них, беспомощно встали рядом. Я отогнал наглеца и, раздав поровну в кормушки праздничный ужин, оставил несколько кружков морковки козлу и, что бы тот не вздумал лезть в чужие кормушки, дождался, когда всё будет съедено. После этого мы запалили коробку с петардами, осветив ночное небо праздничными огнями, и усталые и довольные отправились спать. Перед сном, мучаясь от переедания за ужином, я долго не мог заснуть, пытаясь втянуть в разговор жену, но она, вымотанная готовками и гостями, отрывочно говорила что-то, погружаясь в вязкую бездну сна. И лишь, когда я произнёс про «Пути Господни» на секунду очнулась, но так и не смогла выбраться на поверхность действительности. А я пытался взбодрить её рассуждениями о внезапной судьбе козла и «Путях Господних», которые привели его на наш двор и, возможно, даровали долгую и беспечную жизнь. В итоге сам не замети, как заснул, перенеся все мысли в другое измерение.

Не успели отгреметь последние салюты в честь наступившего «Года Козла», как ранним утром зазвонил телефон. Может, утро и не было таким уж ранним, но за время затянувшихся без меры праздников, время настолько сбилось со своего привычного графика, что без четверти десять, показалось ранним. Я раздражённо посмотрел на экран и от удивления тут же проснулся.

Звонил старый знакомый из Карачева, где стояла второй год без дела заброшенная фабричка, производившая когда-то горы  ёлочных  игрушек.  Но, то ли мы слишком устали от вороватых директоров и обленившихся работников, то ли время пришло оставить это далёкое и не слишком прибыльное дело. Пойдя на принцип, в один день, нагрянув на производство, распрощались со всеми и, развесив замки, на всех входах и выходах, мы с облегчением уехали домой. С тех пор мы безуспешно пытались продать то, что с большой любовью, создавали годами. Приезжали какие-то люди, с заведомо кислым видом осматривали опустевшие в одночасье помещения, где на столах художников ещё лежали кисти с застывшими праздничными красками, и всё переливалось от рассыпанных повсюду блёсток. На директорском столе стояла большая грязная чашка с темным налётом от недопитого чая. Неизвестно откуда в просторные залы попадали птицы, которые гнездились на высоких балках под потолком. Пыль, толстым слоем легла на всё, что, когда-то жило и работало. Я с тоской водил их по безлюдным комнатам и уезжал ни с чем. С каждой поездкой всё больше убеждаясь в том, что процесс этот будет долгим и не простым. Между собой мы в шутку прозвали город «Крячевым», а область  «Дрянскою».

Голос звонившего был подозрительно вкрадчив и любезен. Николай Васильевич Маслов был типичным представителем руководителей прошедших реформы в стране и шагнувших из рьяных строителей коммунизма в строители капитализма. Маленького роста, худой и бледный, с изношенным целлофановым пакетом, который заменял ему директорский портфель. Привыкший, с прежних времён, держать в большом секрете свой достаток, он плохо одевался, редко мыл нестриженую голову и, как будто годами донашивал то, что давно просилось на помойку. Но за этим неприглядным видом прятался не бедный трудяга, а вполне обеспеченный человек, за скромной личиной которого, прятался чересчур властный и алчный человечек.

— Не разбудил? – почти мурлыкая, спросил Маслов. И тут же, извинительным тоном: «Говорить удобно?»

Не выдавая своего удивления, я, так же любезно, поприветствовал Николая, прокручивая в голове всякие возможные причины, которые могли побудить этого человека позвонить мне, когда вся страна ещё билась в праздничных конвульсиях. Ну, уж точно, не для того, что бы поздравить меня с наступившим Новым Годом. Терпеливо слушая мягкие реверансы, доносившиеся из далёкого «Крячева», я так же ласково слал свои приветствия из под тёплого пухового одеяла. Когда хитрое красноречие закончилось, Маслов спросил: «Ты свою халабуду продать не хочешь?» Он так любил называть здание фабрики, надеясь таким способом уронить стоимость, как можно ниже. Я почувствовал колкое раздражение, но, не выдав его, спокойно поправил его: ««Халабуда» не продаётся. Есть здание со всеми коммуникациями и удобствами», я назвал цену, он попытался её разполовинить, но поняв, что торговаться я не собираюсь, удивил меня за утро во второй раз, предложив встретиться для детального обсуждения вопроса.

Катя, которая до этого мирно спала, и, казалось, ничто не разбудит её в такое время, тихо стянула одеяло, оголив любопытное ушко. Когда я, окончив разговор, положил трубку на тумбочку, она, довольно улыбаясь, смотрела на меня, поудобнее устраиваясь, явно для прослушивания последних утренних новостей.

Боясь спугнуть прилетевшую новость, я долго не знал, с чего начать, но она уже всё поняла и без того по отрывкам фраз.

— Маслов фабричку купить хочет?- радостно пискнула она.

— Для начала просто встретиться,- тормозил я темку.

— Говорила же – не трогай козла! – торжественно воскликнула Катя.

— Ну, причём здесь козёл? — не понял я.

— Притом, что «Год Козла»! Твержу тебе столько времени, а ты, «давай зарежем, да давай зарежем». Козёл не простой и трогать его нельзя!

Последние слова прозвучали, почти, торжественно и нотой назидания.

— Хочешь сказать, что это он всё так решил и теперь, учитывая его заслуги, будет жить у нас столько, сколько захочет?

— Он подружился с лошадьми и спит с Запретом в одном деннике. А Мизея пускает его в свою кормушку за ужином.

— Да он воняет так, что можно найти на леваде с закрытыми глазами. Я его ароматы чувствую с веранды, когда ветер от конюшни дует.

— Ну и что же, что воняет. От некоторых мужчин пахнет намного хуже. И, потом, он красивый и очень сообразительный.

— Только прошу, не вздумай дать ему имя.

— Как же его называть?

— Просто- «козёл».

После завтрака я пошёл угостить лошадей морковкой и порезал несколько кружков потоньше. Запрет и Мизея вытягивали из рептуха сухие травинки, пытаясь найти самую вкусную, а козел свернувшись на снегу, спал у них под ногами. Мне стало его жалко.

Раздавая угощение, я протягивал козлу заготовленные кружочки морковки и, не понимая зачем, заключал с ним деловую сделку. Был ли у меня выбор? Если, в самом деле, это одинокое двурогое животное, решило как-то повлиять на события, что бы мы поняли, как он хорош и незаменим в нашем хозяйстве?

— Послушай. Козёл, — начал я в полголоса, осмотревшись по сторонам, не подслушает ли наш разговор кто-то со стороны. Может я боялся, подумают обо мне черт знает что. А может, побоялся, что другие, прознав эту тайну, начнут втихаря приходить к нашему козлу со своими просьбами. Деревенская жизнь особенная и в ней новостные передачи не требуются. Здесь новости растекаются, как ручейки после дождя, — Завтра приедет другой козёл. Козёл- Маслов. Так вот… Если этот козёл купит у меня фабрику, то я даю тебе слово, что, как только получу деньги, положу их на банковский счёт под проценты и ты можешь рассчитывать на свою маленькую дольку, которая позволит тебе безбедно встретить старость. Денег ты, конечно, не увидишь, но кормить буду вволю, и баловать твоими козлячьими деликатесами регулярно.

Козёл жевал морковку и равнодушно смотрел на меня своими серыми глазами с вытянутыми зёрнышками зрачков. Понял ли он меня или нет, не знаю. Только вернувшись домой, я рассказал о своём обещании жене. И ещё я пояснил ей кое-что, о чём раньше не говорил: то, что я родился в Год Козла, и то, что почему-то почти уверен в том, что Маслов приедет с деньгами.

Вечером мы открыли бутылку вина привезённого из Франции и поужинали, выпив за удачу, но тему старались не обсуждать. Каждый держал это в себе, боясь спугнуть эту удачу. Во время ночного обхода участка, мы снова принесли всем угощения, не забыв и про козла. Убывающая луна на тёмно-синем ночном небосклоне светила ярко. Каждая звездочка отчётливо переливалась далёким галогенновым светом. Снег искрился, ловя небесные огоньки вселенной и отражая их своими холодными земными кристаллами. Я пытался разглядеть созвездие « Возничего»… Я вдруг почувствовал, насколько мала наша планета, и в таком масштабе ощутил себя крошечной молекулой или атомом, живущим в своём маленьком, но очень счастливом энергетическом поле.

Лошади, услышав наши шаги на хрустящем снеге, встали у калитки в ожидании угощений и позднего ужина. Козёл, спавший у них под ногами, очнулся и, встав у калитки, преградил нам дорогу. Это уже было не то животное, избегавшее лишних встреч с нами, а вполне общительное и даже уверенное в себе и требовательное.

— Но, но…Не рановато ли так себя ведёшь? Проценты ещё не накапали,- одёрнул я его.

Николай Васильевич приехал рано утром. Мы уже не спали. Пригласив его в дом и стараясь не говорить о делах, мы накрыли на стол и смотрели новости, подглядывая за Масловым. А он чего-то ждал и от всего отказывался, даже от чашки чая с дороги. Понимая, что ему придётся начать разговор самому, Маслов перешёл к делу…

Когда вечером, усталые и вымотанные, как никогда, мы вышли от нотариуса и сев в машины, разъехались в разные стороны, получив каждый чего хотел, всю дорогу я не мог поверить в произошедшее. С одной стороны сбылись наши планы, которые мы вынашивали несколько лет. С другой всё произошло так стремительно и неожиданно, что повергло нас в состояние близкое к растерянности и потере чувства реальности. Но, реальность лежала в сумке, мы ехали в банк, что бы выполнить план номер два.

Выйдя из офиса кредитного учреждения, мы почувствовали себя уверенней. Говорить не хотелось. Промолчав всю дорогу до дома, мы только за ужином заговорили. Фраза, которую мы произнесли, не сговариваясь, глядя на пустые тарелки, была слишком простая: «Ну и козёл….» Потом мы часто произносили её: «Ну и козёл!» или «Вот так козёл!»

Обещание своё я сдержал.  Козёл сделался полноправным жителем нашего двора и был поставлен на полное довольствие с элементами всякого баловства.

Как то, подойдя к конюшне, я застал там жену, которая сидя на лавочке, не спеша отрывала зелёные листочки от капустного кочана, и протягивала их козлу. Тот нюхал свежую зелень, потом брал её тонкими губами и листок исчезал, как денежная купюра, в банкомате. О чём был разговор, я не знал и расслышал лишь его окончание, прочувствованное и конкретное: «…Послушай, козёл, если ты мне поможешь, то обещаю, что построим тебе маленький и тёплый домик, а ещё, думаю, что смогу уговорить мужа и мы разрешим тебе иметь детей».

— Вот уж нет, — сорвалось у меня. Застигнутая врасплох Катерина Сергеевна нисколько не смутилась, а лишь цыкнула на меня.

— Ты даже не знаешь, о чём я просила, а уже говоришь, нет.

Неизвестно, кто из нас проговорился или просто поделился, может и в шутку, только в деревне про козла и его способности стало известно. Прогуливаясь с собаками по улице, я заметил привязанные к забору пару ленточек, болтающихся на ветру, и просунутые между досок сложенные листочки бумаги, напоминающие записки, которыми школьники обмениваются на уроках. Чем-то мне это напомнило дерево желаний, которое мы видели во время нашей поездки в Китай и привязали там свою ленточку. За завтраком рассказал Екатерине Сергеевне об этом новшестве и поинтересовался: «Ты про козла нашего никому не рассказывала?»

— Может в шутку Елене Николаевне, Леонидовской жене…, — и тут Катерина запнулась, подозрительно прищурив глазки, — Свете-молочнице… Скорее всего Света и разболтала. К ней полдеревни за молоком ходит.

Серьёзность прошла и она рассмеялась. Допив чай,  она отправилась посмотреть и, вскоре вернулась, весёлая и довольная увиденным.

— Наш забор превратился в «Забор желаний» или челобитных к Козлу. Я, даже, нашла записочку, просунутую между штакетин.

— И, что в ней? — полюбопытствовал я.

— Зачем мне читать чужие письма?

— Что значит чужие, если они в нашем заборе и адресованы нашему козлу, не умеющему читать.

— Ему и не обязательно. Козёл волшебный! — и немного помолчав, добавила, — Вот уж пути Господни…

Д. Оксино март 2015г.