Частенько задаюсь вопросом и, видимо ответа на него не получу. Каким таким чувством птицы и звери знают, что именно от вас угрозы нет никакой? Что им подсказывает, что они в полной безопасности и можно любопытствовать сколько угодно. Или презрительно делать вид, что они вас не замечают. Того хуже, — что вы тут случайность без приглашения.

Как-то весной, прогуливался по лесу, на Родине Сергея Есенина, под Спас- Клёпиками… Была открыта весенняя охота c подсадной на селезня. Короткая, по времени. Потому хочется каждый день нагрузить до предела. Взяв у егеря пару подсадных уток, неплохо поохотился утром. Позавтракав, думал поспать немного, но от жары в палатке было невыносимо душно. Стоило открыть пологи на проветривание, как голодные комары, словно микровампиры из ужасных фильмов, налетели на потное тело. Сна, как не было. Выскочив из жужжащего укрытия, отправился погулять. Лесная дорога, была единственной удобной для прогулок. С одной стороны сосны верхушками в небо. С другой, — весенние разливы болот до глубокой канавы. Так шёл я, поглядывая на воды, в надежде разглядеть гусей, которые в ночи кружили, гомоня над лесом в поисках посадочного места. Стоило мне отвлечься, как на дороге обозначился глухарь. Птица, узнаваемая на любом расстоянии.  Может, я был не внимательным, а может и он. Но, скорее всего, на период тока, почувствовав себя «первым парнем на деревне», и взорлил от собственной мужицкой красоты и головокружительного успеха. Стало ему всё ни по чём. Подпустил так близко, что можно было разглядеть всю красоту его оперенья и стать гулящего парня. Долго топтался в нерешительности, — уступить ли дорогу. Я и сам озадаченный такой необычной встречей, остановился, когда нас разделяли не более десятка метров. Но, вот он, одумался. Тяжело подпрыгнув, расправил огромные крылья и, сотрясая воздух, который пошёл волнами от размашистых крыльев, с шумом оторвался от дорожной гальки. Преодолев земное притяжение, плавно полетел между стройных стволов мачтовых сосен ловко маневрируя, растворился в лесной чаще.

Много раз встречал я любопытных непуганых зайцев на лесных дорогах, которые не только не пытались ускакать в ближайший кустарник, а наоборот, глазели на меня, «как коза на афишу». Было это в Вологодской области на берегах озера у Ферапонтовского монастыря, куда я любил ездить поблеснить щучку и окунька. Взмахи удилищем его нисколько не смущали. Сидел и смотрел на меня. Непонятно, — что его так интересовало, заставив забыть о всякой осторожности. Надо признаться, что несмотря на то, что место это довольно известное благодаря монастырю, в котором сохранились фрески Дионисия, но не многолюдное. Были, конечно, времена, когда плотность населения этих мест сильно зашкаливала, но это в прошлом, но не очень далёком… «Когда Страна Огромная брела в этапы длинные». Напоминали об этом перенаселении покосившиеся столбы со ржавой «колючкой» в три ряда и торчащие среди заросших просек, почерневшие от времени вышки, да провалившиеся крыши бараков. Некоторые разобранные до фундаментов. До последнего бревна. Но были и нетронутые хозяйственной рукой. Такие же чёрные и неприметные. Лесные деревья обступили приземистые строения, пряча в своей тени остатки тяжёлой истории.  Лесное озеро, на котором я рыбачил, просто кишело раками всех размеров. Я даже подумал, — уж не реинкарнированный ли в ушастого охранник, взялся меня конвоировать. Дал волю своим фантазиям, как отвлёкся на хорошую поклёвку. Удилище изогнулось, а леска запела привычным пением перетянутой гитарной струны, когда попадается, что-то серьёзное. Любой рыбак согласится, что, пока выуживаешь рыбу, она всегда кажется большей, чем на самом деле. Но, каким бы не был улов, — упустить было бы обидно. Забыв про своего конвойного, я в волнении подтягивал рыбу к берегу, боясь упустить свой ужин. В какой-то момент, мельком заметил, что охрана не снята. Лишь, когда крупный щукарь, оказавшись на мелководье, отчаянно забил тяжёлым хвостом по воде, разбрасывая брызги во все стороны, охрана моя исчезла.

— Испугался повторить судьбу это рыбины, — съязвил я. А, ну, как и его на блесну… и объедки на корм ракам.

Ездил я часто в Тверскую область под Торжок. Деревня, Александрово, где гостил была в семнадцати километрах от трассы.

Свернув после растянувшейся вдоль дороги деревни Будово, и проехав по разбитому асфальту, разделившему пополам давно не паханное поле, оказывался в тени соснового бора, со стройными, как на подбор деревьями, словно переместиться в глухой таёжный лес.  А, выехав из леса, так же неожиданно попадал на центральную улицу поселка Тверецкий. Метров триста очеловеченной жизни и, снова сосны. Глубокая колея, выдавленная лесовозами. Дальше мост через Тверцу. Этих, немногих километров, вполне, хватало, чтобы, оказаться в оторванных от людской суеты лугах, поросших по берегам реки густым ивняком. Дорога с теми же глубокими колеями тянулась в разросшихся во все стороны кустов.  Редкие полузаброшенные деревни выползали из-за крутых поворотов дороги, повторявших русло реки. Дома, доживавшие свой век вместе с такими же хозяевами. Было во всём тоскливое запустение и неуклюжая старость. Некоторые палисадники полыхали яркими жёлтыми шарами и тяжёлыми цветами сирени. Яблони ломали ветви от никому не нужного урожая, который с удовольствием поедали кабаны и косули. Любили здесь пожировать тетерева, переставшие боятся редких людей. Всё жило по привычке и множилось, расцветало с весенним теплом, как дано природой.   Так, вот если случалось приехать сюда ближе к вечеру, то обязательно заячий выводок от трёх до пяти зайцев бежали рядом с машиной как ватага детворы, сопровождавшая первые автомобили в старых фильмах.

Зайцев было так много, а людей так мало, что встречи случайные, или нет были частыми. Дом, в который я приезжал, когда-то принадлежал деду Кирьяну. Под крышей сарая хранились объеденные молью заячьи шкуры, растянутые на жердинах, а в старых фанерных ящиках для посылок почтой, валом лежали стрелянные латунные гильзы 16-го калибра. Баба-Настя, которая ухаживала за дедом, кода он совсем обессилел, рассказывала, что было и ружьё. И, что Кирьян сажал картошку под окнами. На неё приходили кабаны, которых он бил лёжа на печи. Всегда делился с соседями и, даже, когда было голодно, в деревне было мясо.  Но где старик припрятал своё оружие, никто не знал. Эта тайна ушла вместе с ним. Нашлась сволочь, которая всё же написала «куда не следует». Приезжали из города два молоденьких милиционера. Облазали чердак, цепляясь высокими фуражками за стропильные брёвна. На карачках ползали в затянутую паутиной, подклеть, но ничего не нашли. Кирьян прикинулся совсем умирающим, и они уехали ни с чем…

В те годы стать обладателем охотничьего оружия было сложно, хотя помню, когда тульские «курковки» стояли в деревенских магазинах рядом со скобяными товарами и лошадиной упряжью. И стоили меньше двадцати рублей. Немецкие же «Зауэры» под сто двадцать … Очень дорого. Для покупки требовался охотничий билет. Только вот получить его было целое дело…

Но времена изменились одномоментно. Хватило одного правительственного постановления, как оружие для охоты стало доступным. Я сразу же воспользовался своим гражданским правом вступив в охотничье общество и купив свой первый «Ремингтон». Вот только приехав за лицензией в Торжокское охотничье хозяйство, и, получив разрешение на охоту на зайца, проходив по всей округе три дня, не поднял ни одного.

Местные посетовали, что прошёл де мор и зайца не стало. Если и встречается, то очень редко. Сама деревня Александрово стояла в стороне от старой дороги к Торжку. Местами сохранились и выложенные булыжником пролёты, Екатерининских времён. Сделанные добротно и на века, они лишь местами потеряли ровность или ушли глубоко в мягкий грунт. Может, для машин и не комфортно, а для упряжного транспорта и подавно, но они надёжно соединяли прилежащие города и селенья в любое время года. Сама деревня находилась в полутора километрах от этой, когда-то единственной магистрали, соединявшей Москву и Петербург.  Дом, в котором я останавливался, стоял последним к лесу. За ним, давно забывшее пахоту, поле и высокие вековые деревья стеной. Дикий, полный спрятанной в дебрях, жизни. Здесь я впервые увидел медвежьи следы и услышал, как зимой воют оголодавшие волки, выйдя на край поля, наводя ужас на единственного дворового кобелька по кличке Дунай.  Ездил я в Александрово много раз, пока случайно не оказался в серпуховских лесах. Они были и ближе к дому, и, ничем не хуже. А, главное, был там интересный мне рябчик в количестве не меньше, чем в Торжокских лесах. Началось всё с осенних охот на кабана и оленя. Стоя на номере, дожидаясь начала загона, достал я из кармана свой маночек, чтобы не скучать в ожидании. Поманил разок…потом другой… На третий услышал знакомый ответ, а за ним и шумный подлёт на ёлку, под которой был поставлен. В лесу зашумели загонщики. Собаки, взявшие след, сорвались на заливистый лай, а рябчик мой, не обращая никакого внимания на происходящее, порхала с ветки на ветку в поисках своей желанной. Запевал старательно выводя свою серенадку, не хотел поверить, что обманулся.

С тех пор дальние поездки в Тверскую область стали редкими. Я привязался к этим, вполне добычливым, местам.

Осенью проводил не мало времени подстраиваясь под местность и птицу.  Рябчик здесь оказался невероятно активным и в численности не малой. Стоило начать манить, как оперённая молодёжь безрассудно слеталась со всех сторон. Некоторые подбегали пешим ходом шумно ступая по сухой листве, не скрывая своих подходов. Азартное занятие мне нравилось даже тогда, когда не удавалось подстрелить ни одного. Я развлекался событиями и набирался опыта. Изучал лес. Выбирал места пригодные для охоты. Так незаметно прошло время. С первыми морозами и снегом активность закончилась. А, с ней и сезон. Впереди были другие охоты и, другие трофеи…

Как-то, заехав в лес весной, решил прогуляться. Подышать забытыми запахами оттаявшего леса.  Был я безоружен. Просто гулял и с любопытством рассматривал места, в которых бывал, в прошлом году охотясь на рябчика. За несколько месяцев зимы, ничего особенно не изменилось. Подметил лишь то, что пасся здесь лось, обгладывая пригодные для еды побеги кустов. Нашёл пару кучек оленьего помёта и вернувшийся к жизни муравейник.  Смотрел, как набухают почки на оживших ветвях. Как меняются цвета леса, в ускользающих лучах солнца, ложащегося на ещё голые верхушки деревьев. Всё полнилось радостными звуками птичьих голосов. Кукушка, птицей не большой, подавала голос громче других. И, эти «ку-ку» разносились эхом по всему лесу. Вслушиваясь в птичьи голоса, старался поймать нужный. Где-то рядом пела мухоловка. Она часто сбивала меня с толка, когда осенью, я работал под рябчика. И, сама эта птичка, легко шла на мои посвисты, мешая охоте.

Достав из кармана охотничьей куртки имеющиеся во множестве манок на рябчика захотел немного баловства. Стальной писчик, хоть и забылся в работе, но после первого неудачного позыва самочки, второй вышел более правдоподобно, добавив лесным звукам ещё один. Жалобный и зовущий.  Я распевался на два голоса. Первым был простой и жалобный посвист самочки. Не слишком заливный, он не оставлял равнодушными одиноких или гулящих самцов, которые не удерживались и отвечали. Их посвист был всегда выразительный и разнообразный. Как петухи в курятнике на рассвете, каждый поёт на свой лад, но узнаваемо, что петух. Так и рябчик выводит ответную, или зазывную мелодию индивидуально и с большим старанием, желая произвести впечатление. Но голос его, несмотря на индивидуальность, всегда различим от других посвистов. Никогда не балуясь таким способом весной, до этого, я и не ожидал, что могу взбудоражить какого-то самца весной. Вдруг я услышал далёкий ответ. Затем ещё один, чуть ближе. Но птица держала недоверчиво дистанцию и дальше перепевок дело не пошло. Быстро стемнело и я пошёл к машине довольный такой историей.

Решил взять лицензию на вальдшнепа в Серпуховском районе. В день открытия весеннего сезона, договорился о встрече прямо в лесу ввиду большой занятости.  Местный егерь, по-деревенски строгий, но старающийся казаться приветливым, долго заполнял бланки. Закончив писанину, дал поставить свои автографы под галочками протянул для рукопожатия загорелую, волосатую, мясистую руку. Пожелал удачи. Сел в свой внедорожник и фырча на всю округу запрыгал по колеям, куда-то торопясь, как «скорая» на срочный вызов к больному.

Получая разрешение на охоту весной, я не особенно надеюсь на удачу и добычу. Это всего лишь воспользоваться правом походить по лесу с ружьём. Так хочется этого простого времяпровождения в лесу с двустволкой за спиной.   Уж если попаду на тягу и привезу к ужину вальдшнепа, то это кулинарный праздник для всех. А нет, — так тому и быть. Как говорится, — Не велика потеря.

Этот лес мне, с каждым приездом, больше нравился неожиданной дикостью и безлюдьем, несмотря на относительную близость к столице. Загадочный и дикий. Высокие ели, стоящие не очень густо, но плотно закрывающие своими разлапистыми ветвями небосвод, вдруг оставляли место для молодого березняка. К нему, через просеку примыкали посадки молодого ельника, выросшие стройными рядами, не пуская к себе чужаков. И, за едва заметной дорогой высокие берёзы вперемежку с осиной. За сотни лет здесь многое менялась. Читал я, что, когда-то эти деревни славились бумажным производством. И плавили здесь железо. Ткали парусину, которая шла на паруса европейских фрегатов. Но, что-то изменилось и пошло не так.

Возможно, что здесь, когда-то рубили деревья и забыв посадить замену, оставили на произвол лесной судьбы. Самосевом и наросло, что попало. Быстрее всего вырубки осваивали берёза, осина и ольха. А, может болотистая почва не дала долго и высоко расти другим деревьям и единственные, кто выжили, это они. Я сразу понял, что в таком лесу легко заблудиться и стал брать с собой навигатор для уверенности найти обратную дорогу к машине. Несколько раз это устройство меня выручало. Выезжал из дома около семи, чтобы до наступления сумерек найти подходящее место. Но весна быстро переставляет стрелки своих часов, продлевая дневное время. Боясь опоздать, я приезжал слишком рано для этой охоты. Но не расстраивался. Было не скучно.      Выйдя из машины, я, на всякий случай, порылся в карманах, чтобы избавиться от лишних вещей, уходя в лес. Случайно, или нет, но, на дне нагрудного кармана я нащупал манок. Манок на рябчика, которых у любителей этой охоты всегда множество. Может по тому, что в поисках нужного звука приходится долго искать и подбирать что-то вызывающее доверие или дающее результат. Хотя манки на рябчика бываю настолько примитивными и, на первый взгляд непригодными для того, чтобы перехитрить дикую птицу, в некоторых уголках наших бескрайних лесов, в умелых руках, а, вернее губах, работают безотказно.

Взял я этот писчик и дунул, легонько работая под самочку. Дунул и пошёл, закинув ружьё на плечо. Сделал несколько шагов и с удивлением услышал знакомый шум подлётного крыла. Лес шумел весенней жизнью. Мало ли птицы беспокойно скачет с ветки на ветку, — подумал я, но этот подлёт сложно перепутать. Хоть и не велик рябчик, но, от чего-то летит с шумом, словно хочет подчеркнуть своё значимое появление. И, на самом деле, подлетает он для знакомства. По тому и старается сделать это максимально эффектным и запоминающимся. Только, что в клюве букетика с подснежниками не несёт. Давно заметил, что рябчики не стесняются шуметь, ни на подлётах, — ни на подходах. Осенью, если на земле, — то идут шумно и без опаски. По-хозяйски. Это их часто и подводит, когда охотничек, только того и ждёт, затаившись под разлапистыми ветвями спрятавшего его ели.

Этот вёл себя очень странно. Безрассудно. Забыв о всякой осторожности. Я, приехавший на вальдшнепа, не старался укрыться, как делал это осенью, а стоял на просеке. Но рябчик не обращал на меня никакого внимания. Словно увидел брошенный манекен в лесу. Усевшись на ветке берёзы, почти нос к носу, пренебрёг соседством с таким опасным, вполне оживлённым, предметом. Будь то осень, так не просидел бы он на это веточки и нескольких секунд. Но была весна. Такая чудесная, полная желаний и надежд. Когда каждый листочек освободившись от тесной оболочки, распахивается во всю ширь своих возможностей. Каждый жучок и червячок стремится к жизни перетерпев мучительное и холодное забвение.

Мне хотелось, чтобы этот безалаберный и легкомысленный хахаль дожил до осени, и размножил себя беспрепятственно.

Разложив свой треножный стульчик, я мирно уселся, найдя место по ровнее. Достал термос с чаем, заботливо заваренным женой с имбирём и куркумой и, с наслаждением отпил вкусного, подслащённого тепла.

Весенние вечера обманчивы. И дневное тепло может быстро смениться холодной влагой. Тогда и тёплая одежда при неподвижном ожидании покажется лёгкой не по сезону. Я вернулся к машине и утеплился шерстяным свитером. Хлопал дверью. Не крался, как обычно. Вёл себя открыто, надеясь всем своим поведением отогнать жениха. Прислушивался, ожидая вальдшнепа, а слышал знакомое хлопанье крыльев перелетавшей с дерева на дерево птицы и тоненький голосок полный страсти.

Никак он не хотел мириться с тем, что обманулся. Да и обманулся ли вообще? Не теряя надежды обрести себе пару, он верил только в удачу.

Уже смеркалось. Я ждал вальдшнепа, который не летел, а рябчик не улетал. Птичий гомон затихал, он же продолжал страстно свистеть и крутился где-то рядом в надежде закончить этот день в компании с подругой на одной ветке. Мне стало жаль это одинокое, полное страсти сердечко, мечтающее усесться на одной ветке со своей возлюбленной и сладко забыться в засыпающем, ночном лесу, чтобы с первым светом очнуться с милой соседкой, о которой так долго мечтал. Стемнело. Вальдшнепа так и не было, но, даже в темноте, я слышал присутствие наивного жениха, шумно перелетавшего с ветки на ветку. Я, и до этого, не старавшийся прятаться, вёл себя шумно, показывая своё присутствие, но это его никак не отпугивало. Вернувшись к машине, намеренно, шумно разрядил ружьё и, так же тронулся с места.   По дороге домой, я путался в своих впечатлениях. Стоило ли так играться на чувствах.

— Через несколько месяцев, я и думать не стану о его переживаниях, думал выруливая повороты на дороге, провалившейся в ночь. Но, почему-то сейчас, мне было неловко за такой обман и подаренные надежды. Стало жаль его.

Через пару дней, оставив все дела, снова, бросив в машину ружьё и патроны, ближе к вечеру, поехал в лес.

Забыв, что весенний день растёт быстрее, чем кажется приехал на место намного раньше. Прирастающие минуты с каждым днём двигают ночь. Так, оказавшись на выбранном месте, по времени вчерашнему, можно приготовиться к долгому ожиданию тяги. Разложив свой треножный стульчик, я достал из рюкзака термос и стал осторожно отхлёбывать горячий чаёк.

Чёрт меня дёрнул похулиганить. Скорее всего, хотел проверить, — нашёл ли мой дружок себе пару? Снова вспомнил про манки. Достал его и извлёк из стальной трубочки   зазывный писк. Мне очень хотелось, чтобы знакомый мой не отозвался. Надеялся на то, что, всё же за эти дни сумел он обзавестись подружкой. Какое-то время откликов не было. Лишь несколько далёких посвистов. Но без азарта и интереса. Так, вроде, как «здрасьте» …  Не успел порадоваться за своего знакомца, как он, громко хлопая крыльями, вновь обозначил своё появление и не прячась в еловых ветках, сразу же уселся на берёзе напротив. Так, вроде, как – жду не дождусь. Меня он снова и замечать не хотел, хотя сидел я на дороге вполне себе различимый.

Раз так, — то вот тебе дурень, подумал я и пропищал в свою волшебную флейточку, которая так просто обманывает этого дурня. И он, сначала нахохлился, а затем вытянул свою короткую шею, ответил своим стройным, мелодичным куплетом. На мои два незатейливых, протяжных посвиста старательно отвечал стихами влюбчивого мальчика. Я проверял своё умение свистеть. Он меня забавлял. Что бы, хоть, как-то помочь ему, я попробовал другим манком изобразить мужское пение. Он и его принял за чистую монету и с любопытством запрыгал по веткам в поисках соперника. Сорвался и пролетев над моей шляпой сел в нескольких метрах на голой ветке ивняка. Я продолжал стоять столбом на просеке, прикидываясь случайным предметом, выросшим из земли. Это была плохая идея. Подружку я ему не подозвал. Он и сам неплохо слагал свои любовные куплеты, а женских отзывов не было. Я, поблизости их не слышал. Досадно, — думал я. А в лесу жизнь прямо-таки кипела. Красиво. Как всегда, заливался дрозд. Он не был однообразным, а пел с большим вдохновением. Казалось, что совершенно безразличный к чужому вниманию, он выводил свои трели больше для своего удовольствия и наслаждался своим умением. Или просто репетировал и недовольный какими-то моментами, повторял их заново, чтобы добиться, только ему известной точности в исполнении. Повторялся. Не закончив музыкальной фразы, вновь запевал с начала. Иногда сбивался на каком-то переливе, но в вечернем лесу никому не мешал. Птичье разноголосые терпело любое соседство, кроме человеческого. К людским голосам они относились настороженно. Однако этого опасения хватало не на долго. Замолкали, вслушиваясь в чужое присутствие, но не на долго. Тяжёлые еловые ветви, в которых они скрывались, выныривая на голые берёзовые ветки, перепархивая с одной на другую, и снова обратно, служили надёжной защитой, что от хищников, что от любого ненужного внимания.

Дружок мой, то прятался в лапниках, то шумно выпархивал, выставляясь на показ. Устроившись, по мне очень неудобно, ближе к верхушке, на молодой берёзе, он раскачивался на гибких прутьях, голых, ещё не набравших после зимы, жизни ветвях. Будь, то осень, — взял бы я его на мушку и коротко закончил нашу игру, но весной я, подчиняясь правилам охоты просто забавлял себя, заодно проверяя, — насколько хорош манок и не разучился ли за несколько месяцев дуть в него как надо.

Даже имея определённый опыт охоты на вальдшнепа, я не всегда понимал, что послужит толчком к его вечернему полёту. «Одно знаю точно», —он протянул задолго до открытия охоты. Живя в деревне и имея возможность прогуляться в лес, я научился определять время его пролёта. Пролёта, когда он, стремясь к метам, где появился на свет, может остановиться передохнуть и лететь дальше. Как и большинство птиц, этот куличок помнит свою Родину и будет возвращаться на неё снова и снова пока хватит сил и жизни.

Очертания деревьев сравнялись с серостью проявившегося фона. Далёкий, но хорошо различимый хоркающий звук напомнил мне, что я хотел поохотиться на вальдшнепа, а не подразнить одинокого рябца. Да и затих он где-то в сумеречной пустоте слившихся в один фон неподвижных, как в театральных декорациях, ветвей.

Куличок пролетел в видимости, но на расстоянии не слишком удобном для уверенного выстрела. А, главное, искать его при всём пришлось бы сложно. Проводив его чёрными стволами на фоне синеющего неба, я не выстрелил. Даже не стал пробовать сбить его с неопределённым результатом попадания и поисков.

Ночная дорога с редкими встречными фарами. Высокие деревья по обе стороны делали её замкнутой и втиснутой втиснутой в тесный коридор строгих стволов неподвижных деревьев. Чёрный асфальт менял направления и в свете яркого галогенового света, лес не дружелюбно высвечивался на поворотах. Я ехал с этой охоты, вспоминая о рябчике и коря себя за такую легкомысленность. Но весна не неделями проходит, целыми месяцами. По пришествии пары недель, я вдруг заискал свой треножный стульчик. Искал, и в машине, и в гараже, но безуспешно. Тогда и подумал, что забыл его на просеке в лесу, где глумился над одинокой птицей. Посадив на заднее сиденье своего легаша, поехал на насиженное место. Конечно же в кармане был мой удачливый манок. И, вновь знакомая дорога. Быстрая и простая. Летящая, то, вдоль полей, то петляющая лесами. Закрытая от небес вытянувшимися к солнечному свету ветвистыми елями. Свернув на грунтовку, я приоткрыл окна для своего пса, чтобы он вдохнул запахи полюбившегося мне леса и прочитал свою книгу знаний об этом месте, куда я, обязательно, привезу его осенью. Но в этот раз позволю лишь пробежаться по заросшей лесной просеке, пока буду искать свою потерю. Место, нашёл быстро. Однако без искомого предмета. Уложив собаку в ноги, достал из кармана манок, и выждав несколько минут тишины, протяжно протянул заученную мелодию. Обождав несколько минут, повторил песенку. Так несколько раз. Где-то в лесной чаще слышались ответные песенки самцов. Но они были скучные и ничего не обещающие. Не было в них, ни страсти, ни желаний. Тогда я успокоился, решив, что мой отчаянный воздыхатель, наконец-то нашёл свою пару, а вместе с ней и долгожданный покой, сидя, где-т в тени еловых ветвей. Может он и откликнулся на знакомый посвист, но строгий взгляд подруги вернул его на ветку. И она была права.

— Сиди, пока сидится, дружок…  Одёрнул и я его. Сколько можно обманываться в пустую?

Довольно искушать, — решил я про себя и пошёл к машине. Лето пролетает быстрыми днями… И, даже, когда они длиннее длинного. Осень напомнит о себе очень скоро. И я позвоню егерю. Может снова встретимся где-то на опушке леса и, пожав друг другу руки разъедемся в разные стороны. Я-то снова на знакомую просеку, — чёрт меня дери…