Сидел себе в деревне и смотрел, как кончается лето. На облетевшей яблоне у крыльца в сад, только бордовые яблоки тяжело клонили ветки к земле. И несколько присохших листочков непонятного цвета, трепыхались на ветру. Если было время, то брал ружьё и, радуя собаку, шёл побродить по опушке леса, в пустой надежде поднять вальдшнепа или набрести на стаю куропаток, которых развелось в этом году много. Да так много, что стаи штук по тридцать с отчаянным шумом взлетали, сотрясая воздух своими крыльями. Заевшиеся на скошенном овсяном поле, они разжирели перед зимой.
И тут звонок. Как-то неожиданно… На медведя… В Костромскую… Осень. Я уже настроился на рябчика. И до вальдшнепиных мест не далеко, а тут… Почти семьсот в один конец. Расстояние не большое, если не знать, какие пробки до «Ярославки» по окружной и Ярославка битком. Однако я быстро собрался и, с ночи загрузив в машину всё необходимое, изо всех сил постарался заснуть, чтобы в половине шестого сесть за руль.
Одно сомнение терзало меня, брать ли с собой своего пса. Но он, почувствовав, мой отъезд ходил во время сборов по пятам. Ложился в ногах, когда я паковал сумки. Внимательно следил, как я зачехлял оружие. Ходил он за мной мягко и был необыкновенно послушен. Вопросительно заглядывал в глаза, словно спрашивая, — «А я, с тобой?» Его собачье сердце томилось в ожидании и надежде, которую разбить я оказался не в силах. За много лет он научился различать оружие и патроны, которые я собираю. Потому, увидев, что к карабину в чехлы добавился дробовик, он заволновался ещё больше. Сердце моё дрогнуло. И это он прочитал своими собачьими догадками. Завилял своей третью хвоста. Неуверенно, но с надеждой. Во всём я видел сдержанную радость и, даже робость. Понял, что без него уже не уеду. Иногда злюсь на Августа за то, что он так просто заставляет меня изменить свои планы или настоять на своём, просто повиляв хвостиком и заглянув в глаза. Мне подумалось что место, куда я еду богато тетеревами. К тому же на вышки нас повезут вечером, а до этого будет время погулять с ружьём. На всякий случай, я созвонился с организатором охоты, и он подтвердил такую возможность.
Путь на Север не меняется пейзажами. Нет разбегающихся горизонтов и бескрайних полей. Мрачные леса безмолвны, глухо обступив трассу. Они кажутся не проходимыми и живущими своей, очень закрытой жизнью. «Что понесло меня в эту дорогу, — спрашиваю себя и себе же отвечаю, — любопытство и страсть к новым приключениям».
Дорога оказалась и долгой, и утомительной. Главной задачей было оказаться на месте в два часа дня, и я старался не выйти из графика.
Ярославское шоссе скучное и заторенное машинами до Сергиева Посада после развилки остыла и побежала быстрее. Леса снова обступили асфальтовые полосы. К северу от Москвы осень брала своё немного раньше. Яркая желтизна залила охрой пейзажи. Не на много, но пары недель разницы хватает, чтобы ощутить осенние перемены.
Переславль Залесский не сильно изменился с тех пор, как я был там лет пятнадцать назад. Испортили облик города дешёвые и навязчивые рекламные щиты, закрывающие своей безвкусицей скромную красоту древнего, провинциального города.
Кострома осталась на задворках. Привычные спальные районы. Обычная спешка пустила всю красоту в объезд, с надеждой на обратном пути, хотя бы проехать по центру города. Взглянуть одним глазком на давно забытые места. И, снова, дорога. Уже, почти, пустая.
Дурацкий навигатор, вполне современного автомобиля, потерялся в трёх соснах Антроповского района. Где и дорог-то по пальцам сосчитать. Но я полз по ухабам глядя на дорожные указатели и надеясь на собственную сообразительность. И Бедрино выплыло, как из плохой сказки. Разрушенные амбары и чёрные срубы с провалившимися крышами. Проехав по дороге в глубь остатков деревни, я уткнулся в новые навесы, под которыми стояла техника на толстых колёсах. Сруб на высоком подклете и знакомые машины стройно в ряд. Выпустив собаку на двор, поднялся по крутой лестнице в дом. Ребята, как и я, утомлённые дорогой спали перед ночной охотой. В избе на стене над потёртым диваном висела карта. Своего рода исторический справочник с летописным указанием образования областных городов и деревень. Местным было чем гордиться, и они гордились своей Древностью. Однако сама деревня находилась в тоскливом запустении. Деревню, которой три столетия истории, подкосили последние два десятка лет. Из всего, что осталось, так это полуразрушенный гараж для сельхозтехники и, давно, пустые коровники с провалившимися шиферными крышами. Пастбища заросли молодым березняком в котором развелись в великом множестве тетерева. Столько этой птицы я не видел никогда. Невозможно было и пол сотни метров пройти, чтобы не спугнуть тетерева или целый выводок. Чья-то бесхозная карельская лайка развлекалась, обегая прилежащие к деревне поля, поднимая на крыло эту красивую птицу.
Краско приехал с незнакомым человеком. Он не в первый раз сажал за руль своей машины кого-нибудь трезвенника, потому, как не любил на отдыхе отказывать себе в простых удовольствиях. Я шутил про услугу «трезвый водитель». Он не обижался.
Сашка. Знаю его лет двадцать, но никогда язык не поворачивался на такую фамильярность. В его охотах есть две забавы: дичь и бабы. Этого он никогда не скрывал и не скрывает. Его суть, как нескончаемые проказы школьника, но, давно взрослые. Охотник до мозга костей, если не за дичью, то за женщинами. И делится он своими успехами не стесняясь, рассказывая про них, как про трофеи. Такой характер.
Водитель. Человека «в завязке» легко распознать по двум простым признакам. Он с удовольствием наблюдает, как выпивают другие и не прикасается к любому, хоть мало-мальски содержащему градусы, напитку. Бывают раздражительные, а чаще добрые и общительные. Дима был равнодушен к охоте и попав в нашу компанию с одной целью, уехать куда по дальше, сменить обстановку, всячески старался быть полезным. Накрывал на стол, что-то всё время готовил. Делал это с нескрываемым желанием. Дошло до того, что и посуду мыл за нас. Окружённые такой заботы мы удивлялись чистоте и порядку, которые были на кухне и в столовой. Не прикасаясь к стоящим на столе напиткам, он подробно рассказывал, как гонит самогон. Оказалось, что, стоявшие на столе бутылки с выпивкой разных цветов его рук дело. Настоечки на разных ягодах и травах пошли хорошо. Статный и хорошо сложённый, он был по-мужски красив, но чувствовалась в его движениях надломленность, с которой он не мог справиться.
Пес мой, почему-то сразу проникся чувствами именно к Диме. Всякий раз, когда я уходил из избы, он ложился к нему в ноги. Дима, запрет не гладить соблюдал беспрекословно. Потому я понял, что смогу оставлять собаку на время охоты спокойно.
Уже после обеда на небе появились тучи и солнце то пробивалось своими горячими лучами, то скрывалось за плотными облаками. К вечеру небо заволокло окончательно. По прогнозам ожидались ливневые дожди. Мы за ужином, собираясь на вышки, успокаивали друг друга, что прогноз не сбудется и всё сдвинется до следующего дня.
Рассиживаться было некогда. Приехал егерь и два его помощника. В половине пятого нас собрали на короткий инструктаж и, погрузив в «каракаты» повезли на вышки. Удивительно проходимые машины заёрзали по бездорожью, то утопая в грязных водах ручьёв, то карабкаясь по замасленным грязью склонам. Они шли на огромных пузатых колёсах. Заводское ли это, или удачно подобранное прозвище, которое получили они так из-за своих необычных форм и невероятной проходимости, я так и не понял. Привычных обозначений на кузове не нашёл. Двигатель был китайский и жутко вонючий. Хотя и наши «Буханки», «Жигули» и «Волги» в своё время ароматными не были.
В тесном кузове было четыре посадочных места. Рюкзаки и оружие держали в руках. Каракат увальнем переваливался по колеям и почти не замечал ям, заполненных дождевой водой. Мы, вцепившись в седушки, молча ловили равновесие. Вскоре машина остановилась и замолкла.
Так мы оказались в лесу. Я последним залез в кузов и надо мной пошутили, — кто последний сел, тот первый выходит. Меня это не расстроило. Никто и знать не знал, что последнему-первому повезёт больше других.
Вышку колотили добротно и высоко. Алексей, развозивший нас егерь, в двух словах описал возможные варианты появления зверя.
— Может справа, а может и из левого угла… Но в основном справа. Начну забирать в 11. Значит до тебя доеду к часу.
Я посмотрел на часы. Было четверть шестого.
Взобравшись почти по вертикальной лестнице, я оказался в будке размером полтора на полтора. Или, что-то вроде этого. Лавка во всю длину и широкая притолока для оружия. Разложившись, я осмотрелся уже с высоты своего укрытия. Обзор во все стороны. Порывистый ветер задувал со всех сторон. Мелкий дождь, почти мокрая пыль и вечерняя прохлада, переходящая в зябкую и неприятную изморозь. Включил рацию, но она оказалась бесполезной. Дослал патрон в патронник и осмотрел всё в глазок ночника.
Лесная опушка, засеянная овсом, была не больше гектара. Давно созревший и пожелтевший овёс был словно вычесан большим гребнем полосами в разные стороны. Небо опустилось серостью над верхушками деревьев. Темнело мутно и быстро. И в задумчивости я пропустил, как пришла ночь. Лишь в глазке тепловизора я различал ожившее пространство. Стайки мелких птиц, как пчелиный рой, светлыми точками проносились на фоне застывшей картины леса. С темнотой на поляне появился енот. Высветился в окошке тепловизора белым изображением. Чем-то лакомился. Ел с удовольствием и не торопясь. Утром я нашел остатки лягушачьей шкурки, выскобленной без остатка. Шкурка и лапки.
Оглядывая границы посевов, я различил три белых силуэта, появившиеся среди деревьев. И, хотя это была моя первая медвежья охота, я без сомнений определил их очертания. Они шли медленно и осторожно. Принюхиваясь и прислушиваясь к ночным запахам и звукам. Когда до открытого места оставалось метров двадцать, остановились. Различил медведицу с двумя уже взрослыми медвежатами, которые послушно сели. Медведица водила мордой, ловя звуки и запахи. Те повторяли за ней. Пройдя на край посевов они снова насторожились. Что-то не давало им покоя. Пользуясь своей возможностью видеть в темноте, я оглядел опушку. У леса появился лось. Он, не обращая внимания на енота, прошел вдоль крон деревьев и белым пятном затерялся в лесу. Но медведи не торопились. Не торопился и я. Оказавшись на этой охоте впервые, даже и не думал стрелять. Само действие завораживало меня.
Лось пропал с экрана. Енот что-то с наслаждением ел, а в глубине леса появилась ещё одна фигура. Большая, как ползучая глыба. Стало понятно, чего опасалось семейство. Своим невероятно чутким обонянием они давно поймали дух этой опасности. Они то и дело вставали во весь рост, чтобы лучше почувствовать надвигающуюся опасность. А, я, затаив дыхание, забыв обо всём замер. Фигура в лесу приближалась и росла в размерах. Это был большой медведь. Он двигался неспеша, останавливаясь не из опаски, а так, чтобы ознакомиться с окружением и удостовериться в собственном превосходстве. По-хозяйски. Мне казалось, что я почувствовал в этих движения некое недовольство. Он явно почувствовал выводок с медведицей и это его раздражало. Но впереди было поле овса и разбираться ни с кем он не торопился, поставив на первый план насыщение. Казалось, что, проспав весь день, зверь хотел набить опустевшее брюхо колосьями сладкого злака, оставив на потом выяснение отношений с непонятливыми.
Енот, или доел свою добычу, или просто решив не искушать свою судьбу, тихо растворился в кустарнике. Фигура на четырёх лапах вышла из леса и села осмотреться и передохнуть. Что-то медведю не нравилось, но голод взял своё и он принялся за еду. Никогда не видевший, как такие животные едят траву, я с изумлением наблюдал, как он лапами сгребает к себе колосья, затем задрав морду глотает и снова сгребает, набивая пасть с наслаждением зёрнами спелого овса.
В какой-то момент я осознал, что наблюдаю за этим представлением через перекрестье на прицеле и в руках у меня заряженный карабин. С этого момента в голове закружились неуверенность, которая боролась с желанием. Желанием снять, для начала оружие с предохранителя. Так… На какой-то всякий случай. На тот самый, когда уже не смогу сдержать себя. Но это лишь при одном, самом главном условии, что медведь оторвётся края леса, приблизится и встанет так, как надо.
Ночь тихая и загадочная в которой я тонул и прятался на дощатом лабазе, как одинокий зритель в партере пустого зала. Оглядев сцену, я отметил, что медведица с выводком ушла вглубь леса, но их силуэты отсвечивали в ночнике. Они терпеливо ждали, когда подойдёт их очередь, этот увалень не спешил. Набив пасть зёрнами, он садился на свой зад совсем по-человечески, или, как на цирковом представлении и, задрав морду сглатывал прожёванное. Так неспешно он шёл по посевам в мою сторону. Я, без какой-то уверенности, снял карабин с предохранителя.
Метка в круге светового окна крестом ложилась на светящийся мех двигавшейся туши и искушение росло с каждым метром приближения. Теперь я не торопился и всего лишь ждал подходящего момента. Вернее, лучшего ракурса для верного выстрела. Когда повернётся боком и застынет на несколько секунд без движений. Он делал так, принюхиваясь и прислушиваясь, вникая в темень окружения. Палец мой лежал на скобе и не торопился сползти на спусковой крючок. Где-то далеко послышался звук выстрела. Затем ещё один. Медведь застыл, прислушиваясь. Затем встал на все четыре. Он стоял так статично, подставив свой бок, втягивая воздух. Я, как в бреду, услышал грохот собственного выстрела. Зверь вздрогнул, припав на бок, но тут же вскочил и побежал с поля в лес. Отбежав не далеко, залёг в кустарнике под толстым стволом дерева. Я видел, как он пытается дотянуться до раны и снова сомневался, — стоит ли сделать ещё выстрел. Расстояние и кустарник меня останавливали. Вскоре движения стали вялыми и светлое пятно затихло.
В ожидании егерей я осматривал лес. Семейство не торопилось уходить. Лес проглотил выстрел, и обманчивая тишина снова вернула покой. Они были в нерешительности. То, подходили ближе, то отходили. Пропало лишь, когда послышался звук мотора приближавшегося Караката. Яркий свет фар елозил то по верхушкам деревьев, то ложился в неподвижную траву.
Повесив карабин на плечо, неловко спустился, чуть не сосчитав ступеньки всем телом. Ночная охота закончилась. Меня забрали с вышки светя во все стороны фонарями. Егеря, узнав, что я стрелял, прислушивались и осторожничали. Я в пол голоса описал ситуацию. Видел, как вскочил. Даже подпрыгнул. Пока перезарядился, он отбежал метров на тридцать, и, лёг в редком кустарнике. Было видно, что рана болезненно рвала его изнутри. Он вскидывал передние лапы и тянулся мордой под лопатку. Но меня прервали и помогли забраться в кузов. Первым высадили, забрали последним.
Рассевшись в тесноте и тепле, мы наконец-то смогли выговориться. Ревущий впереди мотор заставлял говорить громко. Мне, в итоге, повезло больше всех. К Филину вышел здоровенный секач, но за ним вышла медведица с медвежонком этого года. Сергей лишь слышал треск падающего дерева. Видимо чем-то себя выдал. А у меня пять выходов. И выстрел. Только не понятно с каким результатом.
Дима ждал нас с борщом и яичницей с сардельками. Ещё был салат из огурцов и помидоров с луком. Для лучшего усвоения стояли домашние напитки его приготовления. Он совсем освоился. К плите и раковине не подпускал. Только умыться. С удовольствием готовил и кормил. Убирал посуду и мыл её тщательно ополаскивая. Он так непринуждённо всё делал, что мы перестали думать о бытовых вопросах. Собственно, их и так не много в таких поездках, но в эта поездка запомнилась мне тремя основными вещами. Бедрино со всей своей историей и множеством тетеревов и вальдшнепов, взлетавших почти из-под колёс караката. Медведи и комфорт, созданный Димой.
— За вами добыча, за мной остальное, — приговаривал он.
Я, почти выпив борща, замертво упал на своё лежбище.
Серый свет пробился сквозь жидкие занавески и разбудил меня неприятными чувствами. Пёс мой спал, блаженно вытянувшись на своём матраце. Стоило мне пошевелиться, как он ожил и ткнулся мордой в лицо. Одевшись, я вышел на двор.
Владимир сидел на берёзовых хлыстах, видимо привезённых на дрова, а в ногах у него крутился необычайной красоты петух. Оперенье его было настолько красочным, что сразу, на словах и не передать. От золотисто-жёлтых до красновато-коричневых. И один ярче другого. Умеет же природа замешать всё в гармонии просто и понятно, и не для того, чтобы очаровать человеческий взгляд, а просто так. Как получится. Всегда получается безупречно красиво. И будет потом человек стараться повторить, но лишь повторить, а не произвести самому. Потому, как дальше созданного природой никто и шага не сделал.
Петух смотрел своим пуговичным глазом на егеря и довольно прикудахтывал, торопливо склёвывая рассыпанную на земле пшеницу. Крутился вокруг облепленных глиной сапог кормильца, но был на стороже.
Сойдя с крыльца, я подсел рядом.
— Ну невозможный ты петух, Васька. Даёшь этому хлыщу Литошке себя гонять. Он то пришлый. Взяли из жалости, что породистый, чтобы в суп не попал, а он так разошёлся, что тебя гоняет, как мальчишку.
Но, как говориться, — «Васька слушает, да ест». А аппетит у петуха был хороший.
— Может просто до еды дорвался, — предположил я.
— Литошка к кормушке не подпускает и кур топтать не даёт. Такое я и в собственном курятнике наблюдал не раз. Петушиная иерархия. Вмешиваться в неё бесполезно. Всё, как некоторых у людей. Сам жрёт, другим не даёт.
— Красивый петух, — начал я разговор, устроившись рядом, — Литошка, что за обидчик?
— Сосед, Вовка Литошко, попросил взять петушка в курятник. Жалко ему стало резать красавца. Типа, как породистый. Петушок оказался необычный, но очень похожий на своего хозяина. Такой же развалистый в походке. Криволапый и тяжёлый на поступь. Ещё и задиристый. Про Вовку такого не скажешь… Чуть подрос и Ваську гнобить начал. От кормушки гонять. Весной лиса в курятник залезла. Половину кур передушила и стало мало двум петухам гарема. Но, Васька-то старший, а уважения никакого. Литошко массой берёт. Наглый. Приходится подкармливать отдельно.
Мысли мои, несмотря на увлекательные подробности петушиной жизни, были в лесу.
— Кого-то ждём? — постарался переключить тему я.
— Ждём Серёгу. У него собака хорошо по следу ходит. Не один раз находила.
— Дождь был проливной. Думаешь не смыло след?
— Если попал, то где-то рядом лёг. Хотя, как-то километра три шли, но это не тот случай. Тогда дождя не было. Собака в этом случае, больше для подстраховки нужна если затаится.
— Может мне гладкий взять? Хотел на птицу походить с собакой. Вот только патроны дробовые семёрка. У ребят спрошу пулю или картечь.
— С ружьём надёжней, — согласился Владимир.
Я сидел и смотрел, как Васька кружит у нас между ног. В голове кружились мысли и сожаления. Но точно помнил, как медведь, отскочив после выстрела пробежал метров тридцать, залёг и принялся зализывать рану. Смотрел, пока не сели аккумуляторы на прицеле.
Лайку в каракат не посадили, и она бежала рядом. Иногда, отвлекаясь она отбегала и из высокой травы шумно поднимались тетерева. Я никогда не видел их в таком множестве.
Мы подъехали к вышке. При дневном свете всё было по-другому. Утро ясное и безоблачное. Можно было просчитать расстояния и места выхода медведей. От вышки до медведя было чуть больше ста метров. Сто шесть показал дальномер. Затем он ушёл просекой и залёг под большой, разлапистой елью, где, в тепловизор я видел, как он боролся со своей болью. Сквозь ветви волны изображения плавали и терялись, но я видел его. О своём предположении я шёпотом рассказал участникам. Зарядив ружья, мы осторожно пошли. Собака не проявляла никакого беспокойства. Шарясь по кустам, она пыталась работать, но, какая работа после ночного ливня. Хотя, куда мне до собачьих восприятий. Мне, лишь, кружили голову ароматы сырой земли и лесных трав, отогретых солнцем после ненастной ночи. Отвлекаясь на свежие запахи, лайка подняла зайца и припустилась за ним радостно и громко оповещая лес своей погоней. Я решил, что от неё толка не будет и пытался просчитать то место и дерево, где видел раненного зверя в ночи и не торопился к нему. Отозванная строгими ругательствами хозяина, собака, виновато поджав хвост вернулась. Под деревом медведя не нашли, но мох и кусты клюквы измяты. Он здесь был. Снова пустили собаку вперёд. Пробираясь по заросшей кустарником дороге, я услышал совсем рядом недовольное карканье ворона, который не хотел улетать при нашем приближении. Он сидел на высокой ели. Рядом был ещё один молчаливый. Сняв ружьё с предохранителя, я стал внимательнее осматривать лес, присев на корточки.
Всё же лайка оказалась полезной и нашла зверя. Она обозначилась странным звуком. Не то лаем, не то хрипом. А мы её поняли с первого раза. Задрав стволы, мягко пошли по влажному мху.
— Да, он готов, — крикнул Владимир, первый оказавшись у медведя. — Крупный гад.
Я, подойдя к медведю, первым делом рассмотрел место попадания. Оно было там, куда и целился. Ещё свежая кровь гранатовым ручейком застыла на мокрой шкуре.
— Остальное покажет вскрытие, — прошептал я сам себе.
Грузить в кузов позвали подмогу. Вчетвером закатили неподъёмную тушу в высокий кузов вездехода. Багажник не закрылся. Обвязали тросом. Так и поехали.
— Я его помню по прошлому году, — заговорил Владимир на обратном пути, — Он к нам в деревню заглядывал. Кобеля моего задавил, сволочуга. Ружья под рукой не оказалось. Так положил бы на месте. Криком такого не прогонишь. Жрать хотел. Голодный медведь не очень-то и пуглив.
Дима, узнав о новости зашагал по дому в поисках интернета. Ему не доводилось готовить медвежатину. Он искал рецепты. В нём было, что-то потерянное женское, чего он не мог восполнить и пытался сделать это через детские или семейные чувства вливаясь в кухонные заботы. Он был слишком добрым, потому и обманутый жизнью. Она его медленно губила пьянством. Но кто-то приходил на помощь, и гибельная связь прекращалась на некоторое время. Знакомая история.
Всё же он нашёл подходящий рецепт для нашего случая. Жаркое. Просто и вкусно. Обычная походная еда. Мы празднично ужинали. Ребята решили остаться ещё на одну ночь, чтобы добыть своего медведя, а я, как говориться: «Утренней лошадью» домой, бросив монетку в прудик на дворе, чтобы вернуться, распахнул заднюю дверь пикапа, пустив туда собаку. Распрощавшись с друзьями, заторопился домой. Уверен, что когда-нибудь снова окажусь здесь. Не обязательно за медведем. Пожить несколько дней в охотничьей избе в хорошей компании. Посмотреть на жизнь ночного леса и, конечно же хотелось бы, чтобы был Наш Дима. Трезвый Водитель и Наш Походный Нянь.