Живущие по соседству в новостройках посреди Лешенского поля Сергей Константинович и Альберт Феликсович, до полученных ими травм, которые в медицине называются коротко и сухо, бытовые, практически не общались. «Здрасьте» и до свидания. Но, как воспитанные люди, делали они это с широко растянутой улыбкой. Да так широко, что у Альберта Феликсовича была видна дыра между пятым и шестым. А его супруга, Надежда Алексеевна, делала это слишком наигранно. Вероника была женщина добрая, но после шумного новоселья соседей с салютами и петардами, в час ночи, улыбаться и вовсе не считала нужным. Это беспардонное гульбище запомнилось ей надолго, и она нервно ждала следующих праздников.

Выросший посреди поля посёлок, нельзя назвать грибом после дождя. На памяти старожилов, на этом поле долго растили, то картошку, то кукурузу, то сеяли злаковые. Иногда урожай уходил в зиму. И здесь было раздолье для кабанов, косуль и куропаток. И мне помниться, как в деревне на краю поля паслась стая косуль. Подпустив машину довольно близко, так, что я мог разглядеть их красивые мордочки спешно пережёвывающие кукурузные листья. Но стоило остановиться, как они подорвались и шумно ушли вглубь зарослей. Крупный секач не боялся заходить в деревню, порыться в пакетах с объедками, выставленных для вывоза за калитку. Зайцы обгладывали кору на фруктовых деревьях, и приходилось на зиму оборачивать стволы пергамином или сеткой.

Было это поле, как нейтральные воды, отделявшие нашу деревню от шумных строек и рокота автомобильных моторов. Но не долго. Решив рассчитаться с колхозниками земельными паями, директор предприятия, с очень подходящей ему фамилией — Каверзин, поделил его на сотки, и пошла бойкая торговля. Некошеное поле обросло табличками, набитыми на бруски и палки. Написанные коряво, разными красками объявления о продаже наделов изменили пейзаж. Нашлись и покупатели. И, как продавались участки беспорядочно, так и дома выросли, то тут, то там.

И в этом беспорядке оказались рядом эти две семьи. Кого-то обстоятельства сводят в купейном вагоне, на одну ночь, а кого-то делает соседями надолго. Такое соседство не терпит небрежности, а тем более не уважения друг к другу.

Появившиёся холодок в отношениях, не привёл к нетерпимости сторон. Мужья, встречаясь на улице, даже могли перекинуться парой фраз или обменяться мнениями по тому или иному случаю, но всё больше о погоде. Но жёны заняли непримиримую позицию. И всё так бы и продолжалось, пока не случилось то, что случилось. Альберт Феликсович с явным нежеланием приставил к наружной стене дома раздвижную алюминиевую лестницу. Взобрался наверх, и не прошло и трёх минут, как раздался непонятный грохот, на который с причитаниями прибежала Надежда Алексеевна. Когда Сергей Константинович вышел посмотреть, что стряслось, сосед беспомощно лежал на земле, а его жена, зачем-то пыталась его поднять, причиняя ему ещё большую боль. Рассчитав, по длине лестницы, высоту с которой произошло падение, Сергей остановил Надежду.

— Не стоит его поднимать. Можно этим только навредить. Скорую вызвали?

— Вызвала! — зло, почти криком, ответила Надежда.- Что ж он теперь до приезда врачей так и будет валяться на земле?

— Земля тёплая… не простудиться… — успокоил Сергей Константинович. — Подложите ему, что-нибудь под голову.

Надежда неохотно согласилась и принесла дивный пуфик. Что бы самой не сидеть на земле, поставила себе садовый стульчик и села рядом.

«Скорая», на удивление приехала быстро. Встав на корточки, молодой врач задал несколько вопросов упавшему, а затем, сделав больному какой-то укол, разбитое тело ловко перекатили на носилки и погрузили в машину. За обедом, Сергей и Вера коротко обсудили тему и забыли.

Возможно, у этой истории не было бы продолжения, если бы через три дня, в среду, Сергей Константинович не полез на крышу дома поправить оторванный ветром конёк.

Приехавший доктор заметил, что маршрут ему знаком. Поставил не утешительный диагноз, сделал укол и, наложив шину на голень, увёз Сергея в больницу, из которой он вышел с загипсованной левой ногой. Так, невозможную, казалось бы, глупость разделили два взрослых и неглупых человека. Не поровну, конечно, но каждый в меру собственных амбиций.

Сергей Константинович, лишённый возможности двигаться из-за сильных болей при любой попытке пошевелиться, пролежал всю следующую неделю у телевизора. И даже одолженная у соседей, коляска, которую он в шутку называл «катерпиллером», за удобство конструкции и великолепную управляемость, не могла избавить от болей, которые сковывали ногу при любой попытке встать вертикально. Но, время лечило, и через неделю он, оторвавшись от дивана, счастливо выкатился на веранду. Решив не ограничивать передвижения Сергея, Вера принесла на себе две доски «сороковки» и соорудила пандус. Что бы муж ни кувыркнулся вниз, прикрутила шуруповёртом по бокам дюймовые рейки. Проехалась вверх-вниз, и, отметив зыбкость конструкции, подперла в нескольких местах берёзовыми чурбаками и сбила их сотыми гвоздями. Получилось надёжно, как «Крымский» мост. Частицы привычной жизни, понемногу возвращались к больному. Распрощавшись с опостылевшим диваном, он стал осторожно выезжать на улицу.

В среду, утром, Вера уехала в Москву. Оставшись один, он взобрался на «катерпиллер» и скатился сначала во двор, а затем выехал на улицу. На лавочке перед домом сидел Альберт. Его распухшее лицо напоминало грозовую тучу, из которой вот-вот ливонёт дождь с градом. Но, увидев Сергея, как-то ожил и даже повеселел. Боясь, что тот уедет обратно, поторопился начать разговор.

Крутясь, где-то около, Альберт Феликсович перешёл к теме, которая волновала его больше всего на свете. Это как он, умный, предусмотрительный, осторожный человек, смог пойти на поводу своей жены, не предусмотреть элементарных вещей, и в одно мгновение превратиться в инвалида. Нестерпимые боли и всевозможные неудобства от них в купе с моральными переживаниями, удваивали и утраивали его мучения. Случившееся травмировало его не только физически, но и морально. Было понятно, что отношения с Надеждой у него испорчены и, поговорить ему не с кем, а давно назрел тот нарыв, который пора вскрыть.

Альберт начал свою историю, словно одинокий оратор на затемнённой сцене, освещённый тусклым лучом софита.  Слова его звучали прочувствованно и выразительно, увлекая Сергея всё больше и больше.

— Знаешь, я в жизни много раз падал. На обледеневших ступеньках у дома. Спотыкался обо что-нибудь в темноте. Однажды грохнулся в торговом центре на только что вымытом полу. И там стояла табличка с предупреждением. Но что толку от таблички, пол то был скользкий, новенькие ботиночки на тонкой кожаной подошве просто в одно мгновение оказались почти перед носом. Но всё это было не то. Вот, когда ты стоишь на легенькой трёх метровой лесенке и в одной руке эта чёртова камера, а в другой этот чёртов шуруповерт, который крутит, но не вкручивает. И ты всё сильнее давишь на него, что бы саморез наконец-то вошёл в дерево. Может китайский или бракованный попался. Но он крутился волчком прыгал во все стороны под битой, а я ловил и давил и в один момент я так увлёкся, что не почувствовал, как моя стремяночка оторвалась от стены и медленно стала принимать вертикальное положение. И вот она вроде пошла на стену, но я, дурак, в этот момент перехватил шуруповёрт, который выскальзывал из рук, и получилось так неловко, что этот чёртов маятник вновь понес меня от спасительной стены. Вертикаль качнулась и я, словно на ходулях, выронил камеру, видел, как шуруповёрт разлетелся вдребезги о каменную брусчатку. Мне стало страшно. Видя, как разбился инструмент, я понял, что также разобьюсь и сам.  Зачем-то вцепился двумя руками в перекладину, но всё пошло не так, как хотелось. Была маленькая надежда. И человек, заславший меня на эту верхотуру, который мог мне легко помочь, это Надя, отлучился.  Дорогуша моя, так не во время, убежала в дом за телефоном, который звонил на всю округу. Ну, спрашивается, что стоит носить мобильный телефон в кармане своих штанов, которые, кажется, просто сшиты из карманов. Секундная пауза на трёх метровой высоте. Расслышал, как моя, всё болтает по телефону. Надо было позвать её, мелькнуло в голове. На это ушла ещё секунда. Сначала, как-то плавно, очень медленно, а потом «бац» и всё. Кажется, что в последнюю секунду, я ещё успел крикнуть «Надяяяя», но «Я» получилось, как «Й».  И вот, дурацкая манера, причитать…. Я слышал, как она бегала вокруг и причитала «Альбертик, Альбертик дорогой…» А я шипел: «Скорую…. Скорую вызывай….» Но она не слышала и только повторяла,- Альбертик, Альбертик.» Дышать не могу. В грудь, словно бетонный блок вогнали. Только, когда до неё дошло, что я пытаюсь ей что-то сказать, наклонилась, как к умирающему, за последним словом. Ну, я уже из последних сил и выдал: «Дурра! Скорую вызывай!» И, ты не поверишь, она опять где-то бросила свой телефон. У неё на штанах карманов больше, чем окон в нашем доме, а эту чёртову мобилу положить некуда.

Последние слова прозвучали особенно раздраженно. Из-за этого рассказчику не хватило воздуха, и он принялся восстанавливать дыхание.

Сергей Константинович, воспользовавшись паузой, как бы невзначай, обернулся на дом соседа, чтобы, хотя бы примерно, представить себе, сколько же карманов на штанах Надежды Алексеевны.

Альберт Феликсович, заново пережив весь ужас своего падения, ушёл во внутренние переживания и замолчал, тяжело сопя. Переломанные ребра не давали дышать полной грудью и каждый, даже неполный вдох приходилось соизмерять, что бы лёгкие не толкались в травмированные кости. Было видно, какие сильные боли во всём теле мучили его, а ещё больше он мучился тем, что так глупо и непродуманно всё вышло. Могло же быть совсем по-другому. В конце-концов, просто нанять кого-то, что бы не лезть самому, а стоять внизу и придерживать лесенку, давая указания. Где прикручивать, и как… А если уж полез, то заставить жену стоять, как вкопанную, а не бегать за в поисках телефона, что бы ответить на звонок.

— Ты, наверное, на сучёк попал, — высказал своё предположение Сергей Константинович, прервав затянувшуюся паузу.

— Что? — удивился рассказчик.

— Сучёк…. Он твердый… В него и гвоздь-то не забьёшь. Думаю в нём всё дело. — Сергею Константиновичу рассказ нравился и, поддержав разговор, он рассчитывал на продолжение.

Сергею соседка сразу не нравилась, а услышав историю падения и представив её, болтающую по телефону, когда муж балансировал между жизнью и смертью из-за ее чертовой азалии, на трёх метровой высоте, в одно руке инструмент, в другой, камера. Невзлюбил ещё больше.

— Скорая приехала быстро. Вколол мне молодой парниша обезболивающее, но заметного облегчения я не почувствовал. Сначала в травмпункт, а оттуда в больницу. Надя, конечно же, меня сопроводила до места окончательной разгрузки, но за всё время ни словечка. За две недели приехала ровно два раза. Привезла фрукты, соки. Из домашнего ничего. Даже банки варенья не привезла. Обиделась за «дурру». Хочет извинений… А за что? — снова засопел Альберт, — Из-за её же глупости я сижу здесь. Калека на пару месяцев, как минимум.

Сергей Константинович всё это время пытался поудобнее положить на поленце больную ногу, и каждый раз морщился от нестерпимой боли, но вида старался не подавать. Когда снова возникла пауза в рассказе, он решил проявить дальнейший интерес к разговору.

— А чего ты полез туда с этой камерой? Вдруг поинтересовался он, когда, казалось бы всё самое интересное уже было рассказано.

— Так в этом-то и дело, что загнала меня на эту стену моя жена. Всё началось с того, что как-то за завтраком, она мне говорит: «Кто-то ночью у нас выкопал азалию. Наверно, решив, что мы совсем идиоты, воткнул куст сирени.»

— Может просто хотел, что бы не заметили?

— У тебя своё объяснение, у меня своё. Что хотели замести следы, это однозначно, но что бы я была такой дуррой, и не отличила азалию от сирени,- извините.

— По-твоему, нашу азалию выкопали и вместо неё воткнули сирень?

— Не воткнули, а посадили и потом хорошенько полили.

-Тоже не плохо,- сказал я и пожалел. Столько услышал про сирень, что восхитился знаниями жены, которая всю жизнь, прожившая в городе, оказывается не только множество сортов этого растения знает, но и то, как этот куст размножается и, вскоре, мы будем косить его газонокосилкой на всём участке. Но, в какой-то момент я глотнул горячего чая и он пошел не в то горло. Я закашлялся, засипел, чай пошёл носом. Надя перепугалась тогда сильно и тему прикрыла. Но на другой день, когда я был в Москве, позвонила и попросила купить ещё одну камеру. И я, бык послушный, купил. Думал, куплю, что б была. Пригодиться когда-нибудь.

Но в субботу, после завтрака, т.е. я ещё спокойненько пил свой утренний чай и смотрел телевизор, моя дорогая, будто, между прочим, говорит, что надо установить камеру.

Нельзя сказать, что это было для меня чем-то неожиданным и у меня было готово возражение.

— Надя, ведь куст уже выкопали и сирень посадили. Ты же не думаешь, что они выкопают подсаженную сирень и опять азалию тебе вернут? Кого ты хочешь там увидеть?

— Сергей, — вдруг перешел на «ты» Альберт Феликсович, — зови меня Феликс, или как тебе и вздумается. Только давай уйдём от ненужных приставок. Ты пойми меня правильно, я сейчас неверно выразился. Наши отчества не приставки. Только давай по простому. Потому, что рассказывать весь этот бред человеку, с которым я вынужден говорить на «ВЫ» я не могу.

— Без проблем,- согласился Сергей.

— Ну, надо же…. Так долго начинал, а толком рассказать то всё и не смогу. Хочется, что бы ты всё понял. Мы же мало знакомы, почти оправдывался. Феликс и продолжил.

— Это были какие-то пулемётные очереди из обидных и едких фраз. Крутящаяся жижа, противная и липкая, как клейкая лента для мух. Не знаю, как у других, но у нас такое случается. Это, что-то вроде града с куриное яйцо в 30-ти градусную жару. Я заметил, что случается это, когда у Нади нет нормальных аргументов. Единственно возможный ответ,- это выполнить и забыть.

Я заглотнул остатки чая и пошёл за инструментом. А Надя, словно ничего и не было, засуетилась помогать, но тут этот дурацкий звонок… В общем, ничего нового…. дальше ты всё знаешь….

— Теперь твоя очередь рассказывать, — так же неожиданно, как начал, так и закончил свой рассказ Альберт.

У Сергея Константиновича история была намного проще, короче и без драматизма. Он, помолчав немного, взял техническую паузу и предложил выпить по стопочке. Чувствуя, как тяжело даются движения Сергею, Феликс уже собрался в дом, но Сергей его остановил: «Я предложил, значит и угощение моё».

Мастерски развернул коляску, заехал во двор и, с разгона влетел на деревянный мостик. Вскоре вернулся с бутылкой водки и пакетом с закусками. Нехитрая снедь состоящая из сырокопчёной колбасы, свежих огурцов, помидоров и пышных веток петрушки вперемешку с кинзой и укропом. От овощей и трав исходил такой аромат, что не было никакого сомнения в том, что всё с домашнего огорода.

— Вот дурень, рюмки забыл, — вспомнил Сергей.

Альберт достал стакан, из которого пил воду.

— Нет, Альберт, хоть мы и инвалиды, а выпить должны по-человечески. Теперь тебя попрошу, есть у тебя дома простые рюмочки под водку? Самые обычные. Принеси, пожалуйста.

Наверное, редко бывает, тот случай, когда обычно резкая водка пролетает так сладко и мягко, как в этот раз. И соседи, прожившие столько лет рядом, за трёх метровыми заборами, в первый раз почувствовали себя старыми друзьями, не видавшимися много лет. Они пили за выздоровление. За знакомство… Что бы выше стула….и никогда… И тут Альберт вспомнил, что так и не услышал историю падения Сергея.

— Ну, теперь ты расскажи, как у тебя случилось?

— Это не история, а ерунда какая-то… Конек на крыше ветром сорвало. Полез прибить. Лез, лез, а потом бац и всё. Перелом голеностопа и разрыв связок. Дышу полной грудью, а прыгаю на одной ноге.

— Твоя история короче, но на много интересней,- оценил Альберт, разливая остатки водки.

Вечером Сергей извинялся за свою гулянку, но после рассказа истории о Феликсе, Вера даже смеялась

Спустя месяц, когда всё вернулось на свои места и передвиженье по земле уже не приносило боли, а давалось легко и просто, Сергей поинтересовался у Веры: «А как выглядит эта азалия?»

— Серёжа… у нас в саду три пышных куста, фиолетовый, красный и розовый. Это и есть азалия. Пойдём в сад, я тебе покажу.

Над пышной зелёнью кустов свисали грозди необыкновенно нежных колокольчиков. Они образовывали большие букеты и источали ароматы. Каждый в своём цвете. Воспринимая красоту сада, создаваемую Верой, Сергей всегда воспринимал это, как единое цело и никогда не акцентировался на деталях. На том из чего состояла эта красота. И теперь, сосредоточив своё внимание на том, из чего складывалась эта чудесная картина, которая бурно жила с ранней весны до первых морозов, был просто восхищён увиденным. Обойдя по дорожкам три куста азалии, он наткнулся на четвёртый. Даже не очень осведомлённому в садовых делах человеку, было бы очевидно, что куст этот посажен сравнительно недавно и комья земли вокруг него, хоть и старательно мельчились, но ещё не успели сравняться с землёй, как это происходит со временем. Поскольку ему часто приходилось выступать в роли рабочей силы при посадках, он это помнил.

— Вера… А этот четвёртый… я не помню, что б мы его сажали.

Впервые за многие годы, Сергей увидел замешательство в поведении жены. Это было так странно, что она растерялась и вопрос повис где то в зарослях растений. На этом их экскурсия по саду закончилась. Удивлённый такому поведению Сергей вернулся в дом.

За ужином Вера сама решилась заговорить.

— Мне, конечно же, теперь стыдно, но я хотела хоть как-то им насолить. Но зная, что это не в твоих правилах, сделала всё втайне от тебя. А, что бы ты ни обратил внимания, выкопала лишний куст сирени и на его место посадила азалию, которую давно искала, фиолетовую. Но, ни за что не скажу, что сожалею о сделанном. И потом, на этом месте куст азалии ни к селу ни к городу. За то турецкая сирень через пару лет, как зацветёт у них там пышными синими цветами, так сами поймут, какой подарок я им сделала.

— Что ж… Так и передать? — спросил Сергей не отрывая глаз от тарелки, стараясь не показывать улыбки.